Обучение каратэ напоминает восхождение на высокую гору. Жизнь также напоминает восхождение. Важно, чтобы целенаправленно пробовать взойти на самую вершину. Когда этого достигнешь, можно многое заметить и понять. Стоя внизу у подножья горы можно лишь восхищаться ее вершиной.
Великий Учитель
Сигеру Ояма 10 Дан
События
День памяти выдающегося мастера контактного каратэ Сошу Сигеру Оямы
14 февраля День памяти выдающегося мастера контактного каратэ Сошу Сигеру Оямы, основателя стиля Ояма-каратэ.
Я был близко знаком с этим великим человеком, считаю его своим учителем.
Впервые решился предложить вашему вниманию несколько глав из книги Сигеру Оямы, которая вышла в Японии в 1984 году. Выражаю благодарность своему другу Владимиру Кудоярову за перевод книги с японского языка.
В настоящее время готовится полное издание книги.
Сигеру Ояма был необыкновенно простым человеком с огромным творческим потенциалом…
ВСТУПЛЕНИЕ
…В последнее время мои ученики из США, Европы и Японии выпускают много книг по искусству каратэ, написанных с юмором, но при этом они выставляют накопленное десятилетиями мастерство каратэ своим достижением, в котором они сумели воплотить свою неповторимость. Это немного беспокоит, но стиль их письма вызывает у меня восхищение.
Я далеко не сразу сел писать, а когда всё же взялся за перо и попробовал что-то сочинить, через час почувствовал, как напряглись мышцы в плече и руке. Но это только поначалу – вскоре ручка так и скользила по бумаге, словно хотела куда-то улететь.
Какой бы новизной ни отличались мои наблюдения, временами у меня были те же впечатления, что и у моих учеников. Бывало и так, что писать ничего не получалось, но упорство всегда помогало мне находить нужный путь.
Я приехал в Америку – страну, которая была для меня чем-то далёким, как Луна, когда мне едва исполнился 31 год. В Нью-Йорк я приехал, одолеваемый надеждой и тревогой, в полном одиночестве. В то время природа и я словно сошлись в поединке, проверяя друг друга на прочность. Но моя вера в свои способности помогала мне преодолевать все препятствия и совершенствовать навыки, силу и скорость.
В Америке, где живут люди разных национальностей, где разные религии, обычаи и языки, я впервые на себе ощутил, что такое жизнь, полная страданий и трудностей – а ведь именно так и жили наши далёкие предки-воины. И как бы ни звучало грозное слово «КЁКУСИН», в Америке его оказалось недостаточно, чтобы набрать учеников и создать хорошо отлаженную организацию каратэ. Чтобы представить Америке новый мир каратэ, мне всё время приходилось демонстрировать свои навыки и способности.
Уровень моего английского по приезде в США был на уровне фраз «ЭТО РУЧКА. Я МАЛЬЧИК», но сейчас разговорная речь мне даётся легко. Не могу сказать, что я особенно талантлив, но через каратэ мне удалось обратить внимание всех жителей этой страны на мою школу, заставить их поверить в мои силы. Вот уже 20 лет прошло, с тех пор как я приехал в США, и я решил, что здесь и останусь. Такой мой жизненный путь, и о нём я решил написать эту книгу.
Америка… Страна, которая меня вырастила, воспитала, дала мне силу. И в эту Америку я приехал почти 20 лет назад, с тревогой на душе. Но даже тогда надежда и азарт не покидали меня. Словно я чего-то ждал от Америки, казавшейся мне тогда неизведанной страной, «новым миром». Это было время, когда я лелеял в себе мечту – создать в Америке школу КЁКУСИН КАРАТЭ, пусть даже и ценой собственной жизни.
ГЛАВА I
Шёл 40-й год Сёва (1965).
За границей возрастал интерес ко всякого рода боевым искусствам. Как раз накануне ко мне обратились из генеральной штаб-квартиры Международной Федерации Кёкусин Каратэ с предложением поехать в США в качестве тренера каратэ. Согласившись ехать в Америку, я уволился из компании, решив посвятить оставшееся время тренировкам.
Однако тогда переговоры о моей поездке затянулись, она не состоялась. Лишившись поездки, я устроился на работу в нефтяную компанию «САНЪАЙ», но теперь я мог тренироваться только по вечерам. Вскоре вновь зашёл разговор о моей поездке в США, и вновь он затянулся, но на этот раз мне повезло – решение было принято окончательно.
В додзё, на втором этаже штаб-квартиры, прошла прощальная вечеринка, на которой присутствовали человек 20-30 гостей. Я сидел рядом с гендиректором и слушал его речь.
- Сигэру худощав, но, думаю, он вполне справится.
Но вскоре гендиректор перешёл от меня, для которого был организован этот банкет, к одному из моих учеников, сказав про того, что он «статный молодой человек, с хорошим воспитанием и характером. Его кандидатуру в Министерстве Экономического Развития выдвинул один влиятельный политик из ЛДПЯ, а его решение поступить в КЁКУСИНКАЙ поддержали представители японской деловой элиты. Если вы (он обратился ко всем присутствовавшим в додзё) хотите стать таким, как он, упорно тренируйтесь!».
В додзё приходили новые гости, вытеснившие меня на самое крайнее место. И всё же банкет прошёл весело.
С детства я старался быть незаметным, и теперь хорошо понимал: глава Федерации никак не рассчитывает на меня, хотя я был наиболее опытным инструктором каратэ в том додзё. До меня здесь работало несколько старших тренеров-сэмпаев, но вскоре все они вышли из Ассоциации Ояма. Я остался один.
Я начал заниматься КЁКУСИН КАРАТЭ в какой-то мере случайно, не потому, что хотел стать сильным драчуном или выдающимся каратистом. Дело в том, что после войны мой отец занимался благотворительностью, помогая молодёжи, нищей, но полной решимости бороться. В наш дом постоянно приходили какие-то люди. Оказалось, что среди них был и будущий глава нашей Федерации каратэ. Его тоже звали Ояма, но он не был нашим родственником.
Он часто тренировался у нас в саду, причём так рьяно, что никто не осмеливался к нему подойти – убил бы, если бы его побеспокоили.
Впрочем, эти занятия шли мне на пользу – он учил меня, как наносить удары, как их рассчитывать. Такой была наша встреча: меня и главы Федерации, меня и ОЯМА КАРАТЭ, а затем и КЁКУСИН КАРАТЭ.
С детства я мечтал побывать за границей, это желание тоже досталось мне от отца, ведь он всегда говорил: «Вот вырастешь, Ояма, обязательно посмотри мир!». В то время я и не рассчитывал, что найду за границей работу, но мне казалось, что там, в других странах, меня ждёт новый мир, полный приключений, которые так нужны настоящему мужчине. И такая жизнь как раз по мне!
17 июня 1965 г. я попрощался со своей семьёй и друзьями в Токийском Международном аэропорту Ханэда и приготовился к посадке на рейс авиакомпании «Northwest Orient», который доставит меня в Анкоридж (Чикаго), а затем и в Нью-Йорк. В первый раз я летел самолётом, в первый раз вообще летел, в первый раз покидал Японию. Ни один космонавт, направляющийся в неизведанную бездну космоса, не испытает больше одиночества и отчуждённости, чем я в тот день, когда садился в самолёт.
Войдя в салон самолёта, я быстро понял, что я единственный азиат на борту. Это сейчас всё по-другому: теперь на борту почти всех самолётов, приземляющихся в Японии, есть японские бортпроводники или по крайней мере кто-то, кто говорит по-японски. Но тогда на борту не было никого, кто бы знал мой язык. И как многие европейцы считают, что все восточные – одно и то же лицо, мне тоже казалось, что все американцы и европейцы не отличаются друг от друга.
Моё сердце билось от волнения – я был так напуган, что не мог никому смотреть в лицо. Если кто-то смотрел на меня, я сразу же переводил взгляд на стену, в потолок или на сидение – лишь бы избежать визуального контакта.
У меня был не очень хороший английский. Иногда я мог пропеть весь алфавит, выученный в детском саду, без единого пропуска, но это случалось лишь изредка. Ещё я мог считать до 10, потому что знал песню «Один маленький, два маленьких, три маленьких индейца». А после 10 – нет, не мог. И если счёт шёл после 11 и 12, я ничего не мог сказать.
До этого меня охватывало возбуждение при мысли о том, что я поеду в Соединённые Штаты. Мне было 30 лет, рост – 5-11 футов , так что я был выше среднестатистического японца. Я направлялся в США преподавать там каратэ, и это должно было стать для меня крупным приключением.
Но теперь, когда этот день наступил, опасения и тревоги неожиданно затмили мои мечты. Конечно, я был выше среднестатистического японца, но весил всего 130 фунтов . Мои друзья подсмеивались надо мной, говоря, что мои рёбра вполне сошли бы за стиральную доску. Во всех фильмах, что я смотрел, все американцы выглядели крупными и сильными. А что если моя техника каратэ и скорость окажутся неэффективными в работе с американцами? Что же мне тогда делать? Как я смогу вернуться домой? Как я смогу жить?
Моя мать наблюдала за мной в тот день и видела, как моё возбуждение постепенно перерастает в страх. Наконец, она отвела меня в сторону и сказала: «Если не поедешь сейчас, ты не поедешь никогда. И до конца жизни ты будешь сожалеть о том, что упустил такой шанс!».
- Сынок, не делай так! Иди вслед за своей мечтой! – напутствовала она меня.
Я думал, что страхи и опасения заполнили меня процентов на 90, но оставалось ещё 10% -моя уверенность в собственных силах, и я решил сосредоточиться на них. Я вспомнил о своих детских мечтах, о приключениях в далёких краях, о том, как я верил, что есть на свете места, ждавшие меня.
И всё же сейчас, находясь с глазу на глаз с реальностью, воплощённой в прежних мечтах, я был напуган. Иногда требуется немало мужества, чтобы идти вперёд вместе со своими желаниями.
Меня охватывал страх по мере того, как я поднимался на борт того самолёта. Я двигался подобно роботу с дистанционным управлением, а ведь тот, кто управляет, не способен на хорошее. Мне казалось, что все на меня смотрят, их слова впивались мне в спину подобно ножам.
Я нашёл своё место и посмотрел в окно, на мою семью и друзей – они махали мне рукой и кричали «Банзай! Банзай!». Но я знал, что они меня не видят. Я находился в пространстве с целым рядом окон, с людьми, которых не знал.
Никогда я не чувствовал себя таким потерянным и одиноким, как в тот момент, когда завёлся двигатель и самолёт поехал на взлётную полосу. Моя семья становилась всё меньше, пока совсем не исчезла из виду. Вскоре мы уже были в воздухе, позади остались аэропорт Ханэда, Токио, а затем и вся Япония.
Пути назад не было. Моя мечта становилась реальностью, и я должен был её реализовать.
После нескольких минут, проведённых в воздухе, случилось нечто странное. Моё сердцебиение замедлилось. Мои ладони перестали потеть. Моё дыхание пришло в норму. Я понял, что могу смотреть на остальных пассажиров самолёта, и стал смотреть им в лица. Они улыбались мне, и я понял, что могу улыбаться в ответ. Понимая, что пути назад уже нет, я смирился со своей судьбой, и ко мне вернулось прежнее возбуждение по поводу ожидавшего меня приключения.
Рядом со мной сидел американец G. I., которого, насколько я помню, звали Джим. Он был в Японии вместе с Вооружёнными силами США, и теперь возвращался домой. Он был очень возбуждён и много говорил – иногда, как мне казалось, слишком много, так что это уже действовало мне на нервы. Но он был забавным и немного говорил по-японски. Мой лексикон в сочетании с его японским, мои ещё более скромные знания английского, а также значительная доля жестов – всё это позволило нам вести беседу на протяжении всего полёта.
Мне удалось объяснить ему, что я лечу в Соединённые Штаты преподавать каратэ. Джим оглядел меня с ног до головы и спросил: «Ты серьёзно???» Я знал, о чём он подумал. Именно об этом я тоже думал полчаса назад.
Я помню ещё один разговор с ним. Своими руками он изобразил, как мне показалось, универсальную женскую фигуру, а затем отбросил руки от груди и сказал: «Знаешь, американки-то крупные!».
Затем он сказал: «А японки как свежие блинчики!» - и вновь приблизил руки к груди.
Я засмеялся, и он вслед за мной. Некоторые вещи свойственны всем в мире! И хотя это была непродолжительная беседа, она помогла мне расслабиться.
Я был очень возбуждён оттого, что летел в самолёте. Большую часть первой половины пути я просто смотрел в окно, наблюдая за всем, что мелькало внизу. Но после нескольких часов сидения на одном и том же месте, без движения, я больше не возбуждался. Теперь мне стало казаться, что я в тюрьме, и мне больше не суждено спуститься на землю.
Полёт из Токио в Анкоридж занял около 8 часов, ещё 7–8 часов потребовалось на путь до Чикаго. Когда мы приземлились в Чикаго (как я думал, для дозаправки самолёта), нам всем позволили встать с сидений и выйти из самолёта. Это был короткий отдых, когда так приятно снова ступить на землю и прогуляться.
Было уже около полуночи, когда мы приземлились в Чикаго. Судя по американским гангстерским фильмам, их основные сюжетные линии происходили именно в Чикаго, и я представлял себе его крупным оживлённым городом, в котором всегда что-то происходит. Но было темно, и всё, что я мог видеть, были другие самолёты. И ничего больше.
Джим подошёл ко мне и предложил пойти с ним. Мы пошли вдоль здания терминала к соседним воротам, затем к ещё одним воротам, и, наконец, к задним воротам. Мы свернули налево, потом направо, шли от ворот к воротам – и тут я окончательно запутался. И если бы мне надо было возвращаться к нашим воротам самостоятельно, я бы никогда не нашёл дорогу обратно.
Наше пребывание в Чикаго не было слишком долгим, к тому же, было уже поздно. Я забеспокоился – не опоздаем ли мы на самолёт. Может, зря я тогда пошёл вместе с Джимом, но я не знал, где я и как мне найти дорогу обратно, поэтому у меня не было другого выхода, кроме как остаться вместе с ним.
Джим нашёл телефон и сказал мне, что хочет позвонить. Он указал мне на стул, чтобы я сел, и, видя моё лицо, попросил не беспокоиться, просто сесть.
Он заговорил по телефону. Прошло 5 минут, затем ещё 5 минут. Он сильно возбудился, чуть не кричал – очень эмоциональный разговор.
Во время разговора Джим стал активно жестикулировать. Я не понимал, что происходит – в Японии мы все спокойно говорим по телефону, без какого-либо всплеска эмоций. Ну, разве что старики, которым настолько непривычен телефон, что они часто кланяются во время беседы и даже после того, как вешают трубку. И всё же тогда телефон ещё не был настолько распространён в Японии, пользовались им мало, а если и пользовались, то без всяких движений – ведь мы не видели собеседника.
Итак, впервые я наблюдал, как кто-то так эмоционально говорит по телефону.
Временами Джим смотрел на меня и жестами показывал, что всё в порядке и мне нет смысла беспокоиться. Но я чувствовал, как понемногу меня охватывает напряжение. Я беспокоился, и мне было неважно, с кем там говорит Джим – с матерью, отцом, женой или любовницей. Я просто хотел вернуться назад.
Я уставился на него, еле сдерживая своё желание просто подойти и заставить его повесить трубку. И хотя он не смотрел на меня, он чувствовал, как я прожигаю его взглядом насквозь. Он повернулся ко мне и улыбнулся. Я встал и вплотную приблизился к нему, показывая на свои часы.
В тот момент Джим улыбнулся, повесил трубку и пустился бежать. Я понял, что положение тревожно. Я бежал вслед за ним, и во время бега он пытался говорить со мной. Я не понимал, что он мне говорит, но до сих пор помню, что я говорил ему в ответ. Если бы я знал хоть какие-то ругательства, я бы послал его во все места, куда только можно послать.
Наконец мы достигли наших ворот, и мои худшие опасения оправдались: рядом никого не было.
Я почувствовал, как что-то будто прокололо мне пятки, и что вся моя энергия стала покидать меня, выплёскиваясь наружу. Мне казалось, что моё тело тает. Я еле держался на ногах.
У ворот стояли двое сотрудников аэропорта, которые сортировали билеты и занимались бумажной работой. Они увидели нас в тот самый момент, когда мы на них посмотрели. Мы все были в шоке, нас словно мороз пробрал по коже.
Джим обратился к сотрудникам, причём говорил он быстро, но те говорили ещё быстрее. Я не понимал ни слова, но мог чувствовать напряжение в их разговоре. Их слова вылетали как пули из пулемёта.
Моё сердце продолжало учащённо биться. Я молился и делал всё, что было в моих силах, чтобы удержаться на ногах. Джим указывал на меня. И тут я понял, что он использовал меня для оправдания своего опоздания на самолёт. Он обвинял меня, а я не мог постоять за себя, ведь я знал всего несколько фраз на английском, вроде «я мужчина», «это ручка». Я не знал, как сказать по-английски что-либо в своё оправдание, я мог только стоять и молиться.
Всё заняло буквально одну минуту, но мне казалось, будто прошли часы. Наконец, один из сотрудников авиакомпании «Northwest Orient» достал из стола телефон и стал по нему звонить...
(продолжение следует)